Эльконин Б.Д., Зинченко В.П. Психология развития (по мотивам Л. Выготского) Не так уж много событий в науке ХХ века будут волновать ученых в ХХI. К числу таких событий с минимальным риском ошибиться можно отнести достижения Л.Выготского и Ж.Пиаже в области психологии развития. Они сравнимы по своей значимости с достижениями замечательных мастеров в области психологической педагогики. Последняя вовсе не обязательно должна быть опосредствована специальным психологическим знанием. Ее ведет любовь к детям и к делу, и она вполне непосредственна, в чем и заключаются секреты ее успеха. Такова, на наш взгляд, педагогика М.Монтессори, И.А.Соколянского, Я.Корчака. Они и им подобные на основе интуиции и опыта формулируют принципы обучения, воспитания, образования человека в широком смысле этого слова. Эти принципы не уступают, а часто превосходят принципы научной, так сказать, психологии, педагогики, в том числе и научной психологической педагогики, которая только создается. Нам представляется, что теория опосредствования в развитии высших психических функций и – более широко – в развитии человека, созданная Л.Выготским, как будто бы специально предназначена для непосредственной психологической педагогики, разумеется, для научной тоже. Во всяком случае, она не может им навредить, что для науки не так уж мало. Когда Л.Выготский формулировал тезис о зоне ближайшего развития, то едва ли предполагал (хотя кто знает?), что его собственные представления о развитии выйдут далеко за пределы "зоны ближайшего развития", в которой он размышлял и в которой ему выпало жить(1*). Для психологии развития и для психологической педагогики представления Л.Выготского о развитии – это не прошлое, а все еще недостаточно понятое и освоенное настоящее. Внутренняя задача нашего доклада состоит в том, чтобы продолжить работу понимания, которую делали наши отцы – психологи Даниил Эльконин и Петр Зинченко, поделиться своим пониманием идей Л.Выготского. Естественно, что ответственность за наше понимание несем мы, а не они. Процесс развития в культурно-исторической психологии представляет собой драму, разыгрывающуюся по поводу соотношения реальной и идеальной формы, их трансформаций и взаимопереходов одной в другую. Актером, а порой, и драматургом является субъект развития. Сцена – его жизнь. В первом приближении идеальную форму можно определить как культуру, которую субъект застает при своем рождении. Он либо входит в нее (или она входит в него), либо остается вне ее. Культура – это не просто среда, растящая и питающая личность. Здесь нет автоматизма. Культура – это и не движущая сила, не детерминанта развития. Здесь нет (во всяком случае, не должно быть) насилия, нередко встречающегося в образовании, иначе это не культура, а культ насилия. Если воспользоваться образом О.Мандельштама, культура – это приглашающая сила, не столько оболочка, сколько вызов, а субъект для нее есть вероятность, желаемость и ожидаемость. Субъект волен принять или отвергнуть приглашение, вызов. Если он его принимает, то может случиться акт, событие развития. Этим актом субъект присваивает идеальную форму, овладевает ею. Она становится его собственной субъектной, реальной формой. Последняя, в свою очередь, может и должна быть способной к порождению новых идеальных форм (в пределе – памятников человеческого духа), иначе остановится развитие культуры. Разделение идеальной и реальной формы весьма относительно. Идеальная форма всегда имеет своих вполне реальных носителей, выступающих посредниками-медиаторами развития. Л.Выготский в качестве таковых рассматривал роль трех медиаторов: взрослый-посредник, знак, слово. За рамками его анализа остались символ и миф, роль которых в развитии отмечалась А.Ф.Лосевым. К этому ряду медиаторов ("третьих вещей") может быть добавлен и смысл, который, например, в логике Л.Витгенштейна тоже существует как бы сам по себе и может быть отождествлен с неким возможным фактом. Впрочем, этот ряд медиаторов должен быть открыт. Полифонии медиаторов отвечает полифония сознания. На одном знаке или знаковом действии полифоническое сознание не построить. Только "рефлекторное". Когда субъект овладевает медиаторами, его реальная (по Л.Выготскому – прежде натуральная) форма становится идеальной, как минимум, идеализированной, культурной. В опосредствовании, точнее, в посредническом акте заключена тайна развития, тайна превращения реальной формы в идеальную. Включение в натуральные формы поведения ("живое движение") предмета, орудия, знака и т.п. трансформирует эти формы в идеальные, культурные. Они приобретают вид предметных, орудийных, знаковых, вербальных, символических – в широком смысле инструментальных форм действия и деятельности. Именно такое включение происходит в совместном, совокупном действии развивающегося субъекта с Другим – посредником. Совокупное действие, акт посредничества – это больше, чем ассимиляция, усвоение. Это сотворчество, более того, порождение субъектом на базе своей реальной формы новой собственной идеальной формы (возможно, это в каких-то отношениях близко к тому, что Ж.Пиаже называет аккомодацией). Наиболее демонстративно такое сотворчество выступает в порождении младенцем знаков (различных видов плача, движений руки и тельца, в которых выражаются его интенции), понятных взрослому. Обратим внимание, что сотворчество начинается с самого трудного – с порождения языка, собственного медиатора – средства общения. Младенец сразу вносит свой вклад в осуществление совокупного посреднического акта, который, конечно же, является прежде всего вкладом в самого себя, в свое поведение и самосознание. Творчество и сотворчество – это не механические акты. Они невозможны без страсти (страстотерпия, претерпевания, страдания), без того, что французы называют "пассьон". М.К.Мамардашвили приводит принцип Декарта, состоящий в том, что для мышления, для мысли недопустимо, чтобы в какой-либо момент были страсти без действия. Но они не тождественны. Страсть в отношении к чему-либо есть всегда действие в каком-либо другом смысле. Совокупное действие, сотворчество не является исключением. Оно одновременно страсть и действие, но рассматриваемое относительно двух разных субъектов или носителей. Если перевести это на язык психологической педагогики М.Монтессори, то родитель, педагог не только носитель образца, идеальной формы, но и источник смысла, страсти, возникающих у ребенка в посредническом действии. Разность потенциалов, существующая между идеальной и реальной формой, объясняет "неудержимость онтогенеза" (А.Г.Гурвич) и, в конце концов, объясняет страсть и усилия субъекта стать и быть человеком. Разумеется, в посреднических актах, как это принято в приличной драме, возможен обмен ролями и, соответственно, страстями и действиями. Порождение медиаторов (ср. словотворчество ребенка, поэта) или открытие их для себя, субъективирование, не означает их погружения в некоторое натуралистически понимаемое психологами внутреннее или столь же натуралистически понимаемое фрейдовское бессознательное. Овладение ими – это акт, сдвиг, переход от натуральной к культурной форме. Это начало объективации своего поведения, превращения его в наблюдаемый со стороны предмет, начало конструирования и использования средств обнаружения и видения себя и своего поведения вне себя. Тезис Л.Выготского о направленности знака извне внутрь не следует понимать буквально. Сам Л.Выготский писал, что посредством знака психические функции выносятся наружу, превращаются во внешнюю деятельность, объективируются. Понимание этого действительно трудного пункта в теории Л.Выготского предполагает отказ не только от натуралистической трактовки внешнего и внутреннего, но и от натурализма в трактовке предметного действия. Последнее никуда не интериоризируется, не вращивается, оно либо остается самим собой, либо развивается и совершенствуется. Оно само не только внешнее (материальное или материализованное), а и внутреннее. Его внутренняя форма идеальна, она всегда содержит в себе слово, образ, цель, интенцию, мотив и пр. По мере дифференциации его внутренней формы совершенствуется внешняя. Оно само становится образом и целью. Значит, на поле действия произрастают, объективируются для субъекта,а затем и автономизируются высшие психические функции. Переход от интерсубъективного к интрасубъективному выполнению посреднического акта вовсе не означает его интериоризации. Это всего лишь возможность самостоятельного выполнения действия. Не более, но и не менее того. Если сохранять привычную логику интериоризации-экстериоризации, то эти два противоположно направленных движения следует, как минимум, поменять местами. В начале просто нечего интериоризировать. Лишь после своего "овнешнения", объективации, экстериоризации и автономизации от предметной деятельности высшие психические функции, сохраняющие на себе ее родимые пятна, могут интериоризироваться в нее, вернуться в свое лоно. В идеальном случае мысль, сознание, дух возвращаются в предметную деятельность в более совершенной, развитой форме. А на деле, если забыть о логике интериоризации-экстериоризации, они поднимают (или опускают?) ее до своего уровня, превращают предметную деятельность в духовно-практическую... * Для скачивания книги зарегистрируйтесь, пожалуйста.
